Рецензию Петра Глебова на фильм «Дорогие товарищи!» можно прочитать здесь. 

Андрей Кончаловский

Конечно, я об этом услышал в 90-е годы. Я первый раз слышал и в 60-е, но тогда внимания… это… но там много чего происходило, о чём говорили шёпотом: процесс Даниэля, Синявского и так далее. Об этом тоже говорили шёпотом: вот там рабочих расстреляли, но моё внимание это не привлекло. Но в 90-е годы было большое расследование: военная прокуратура расследовала всё, и было следствие, и эти материалы попали в прессу, и потом ещё люди, которые были живы в 90-е годы, они оставили свои воспоминания. Вышло несколько книг, и они меня очень, так сказать, взволновали. Я подумал, что это материал, который… ну вообще нет такого материала, который был бы лучше другого. Любой материал может быть поводом для серьёзной работы и также любой материал может быть поводом для неудачной работы.

Правда в искусстве и правда в жизни — это разные вещи. Правда в искусстве — это то, во что вы верите. Если вы верите, смеётесь, плачете, если вам герои дороги, значит это правда. Что касается этих событий, то, конечно, я занимался очень подробно стенограммами, и даже куски стенограмм вошли в картину. Я когда в сценарии вставлял, я всё время думал: вообще кто это будет смотреть — стенограмму партсобрания или стенограмму там партактива со всеми… Ну вот оказалось, что документ может стать художественным процессом, хотя это чисто документ. Но искусство, как я говорю, не я, вернее, кто-то из больших художников сказал, что искусство — это в принципе всегда ложь, которая помогает нам понять правду жизни.

Такие трагические события, конечно… да, собственно, и XX съезд во многом произвёл, так сказать, переворот в сознании многих людей, которые верили в Сталина и с его именем умирали на фронте. Поэтому мне хотелось просто, кроме всего прочего, создать характер вот такого искреннего, чистого человека, который был строителем коммунизма. Их в Советском Союзе было большинство.

Я никогда не смогу в двух словах объяснить, о чём кино. Кино — о смысле жизни человеческой, вот так. Вообще любое произведение искусства, на мой взгляд, пытается понять, зачем люди рождаются и за что умирают. Всё.

Я занимаюсь искусством. Надеюсь, что я занимаюсь художественным кинематографом. Это искусство, а не фактология, или документальная какая-то работа, или научное исследование, или социологическое…

Ведь искусство должно волновать прежде всего. А если оно не волнует, тогда остальное всё уже не важно.

Речь идёт о поколении дедушек и бабушек сегодняшнего молодого поколения, а большинство из них уже ушло. И для многих советская власть, Советский Союз, Хрущёв — это какие-то такие античные времена. Они даже… Я думаю, многие из них не знают, кто был после кого там: когда Хрущёв был или когда Брежнев. Поэтому речь идёт, конечно, не об историческом факте. Речь идёт о трагической судьбе целого поколения, которое неожиданно оказалось перед фактом, что человек, в которого они верили и который строил и был для них настоящим героем, вдруг оказался разрушенным, и его личность растоптали. Это серьёзная трагедия для этого поколения так же, как такие же случаи могли иметь место и сто лет назад, и двести, и тысячу. Тогда возникает то, что можно назвать искусством, жанром трагедии, где человек является противостоящим такой неизбежной силе истории или рока, как хотите. Это и есть трагедия.

Художник несчастен тот, который думает о коммерческом успехе, потому что начинает сразу заниматься, грубо говоря, финансовой политикой: как понравиться там кому-то. Счастливые художники — те, которые работают, не думая об этом. В кино это практически невозможно, потому что кино — очень дорогое искусство. И большинство нормальных финансистов, конечно, хотят… они инвестируют в кинематограф, чтобы получить хотя бы обратно свои деньги.

Что нас объединяет с Алишером Усмановым, — это то, что мы оба очень любопытны, и то, что мы удовлетворяем любопытство. Оно, любопытство, не такое, как «картина понравится», а любопытство: сможем ли мы ещё раз напомнить зрителю, что он должен задумываться о смысле своей жизни.

Что такое противоречивые чувства? «Я не знаю, как к этому относиться!?» А трагедия всегда вызывает смятение. И оно, смятение, не просто рациональное, это смятение, потому что вы переживаете, вы плачете, вы радуетесь, вы страдаете, и вам неясно, о чём это. В конце концов, вам только понятно, что вы любите людей — каких-то вот, которых вы увидели. И это смятение, на мой взгляд, и есть признак трагедии — того, что я называю высоким искусством.

Для меня очень важно не давать ответов, а для меня очень важно тоже находиться в таком смятении: почему я люблю тот или иной характер? Вот если кто-то видел фильм «Рай», где играла тоже Юлия, но там главный герой — это нацистский офицер вообще, нацист, который очень культурный. Он обаятельный, он вообще Чехова знает наизусть, славист и в то же время нацист. Это характер противоречивый и трагический. И, конечно, его трагедия в том и заключается, что он фанатически предан какой-то идее. Он тоже должен вызывать смятение. В данном случае вот героиня этого фильма «Дорогие товарищи!» — она как бы зеркальное отражение того моего героя, потому что в фильме «Рай» он говорит: «Если бы я жил в России, в Советском Союзе, я бы наверняка был большевиком». Хотя он борется с большевизмом. Поэтому размышления о таких противоречивых, ошибающихся или заблуждающихся, но искренних характерах, которые жертвуют своей жизнью, — это такая амбивалентная вещь, и она должна вызывать у человека смятение и даже внутренний протест, или, может быть, даже у кого-то страдания, потому что человек, который нам нравится, так ошибается.

Массовость — это не самое главное качество произведения искусства. Очень часто бывает, что настоящие большие произведения искусства не пользуются большой популярностью у широкого зрителя. Для этого и существуют массовая культура и просто культура.

Молчание — это значит человек охвачен чувством. Он не может сразу сказать: «О, отлично!», похлопать и тут же идти в «Шаурму». Он должен каким-то образом помолчать, чтобы прийти в себя, я бы сказал, чтобы смириться со своими чувствами. И если фильм вызывает такие глубокие чувства, то, конечно, ничего не может быть лучше молчания, потому что оно говорит о том, что зритель находится в каких-то очень серьёзных отношениях со своей собственной душой в этот момент.

Много пояснений хотелось бы зрителям иметь, я никогда их не дам. И кто бы как бы ни решил для себя, я всегда ему скажу: «Вы правы».

Любой фильм про историю не будет удовлетворять всем концепциям, которые существуют по поводу трактовки любого события, поэтому всегда будет какой-то субъективный взгляд, а не объективный. А главное ощущение правды — это то, что зритель должен верить происходящему.

Каждая эпоха имеет свой запах, свои предметы, свои лица…

Я думаю, что мы переходим через процессы глобальной трансформации общения художника кинематографа со зрителем.

Я рассчитываю всегда на очень малое количество зрителей. Я дорожу теми, кто пришёл, а не теми, кого загнали.

Юлия Высоцкая

Наша жизнь, она вся… она даже не двойственная, она тройственная и так далее, и так далее, в ней очень много сторон и оттенков.

Она [Людмила Сёмина] (главная героиня фильма — прим. MT) же не с луны туда свалилась, и у неё не может возникнуть вопроса: почему у меня есть паёк, а там у моей соседки пайка нет? У неё есть абсолютно логические объяснения всему, во что она верит, и всему, что с ней происходит, кроме того момента, когда действительно начинают стрелять по невинным людям, и вот это она объяснить не может. Поэтому в этом её трагедия: у неё рушится мироощущение, понимание мироздания. И, конечно, потом всё равно, естественно, самое главное — это то, через что она проходит в поисках своего ребёнка.

У нас, может быть, какие-то дискуссии бывают по поводу проектов — что можно делать вместе. Или там Андрей Сергеевич мне говорит, что я не должна делать в других проектах, или, наоборот, говорит, что, может быть, имеет смысл что-то попробовать, но что касается работы вместе, я думаю, что я даже могу сценарий не читать, я сразу скажу: «Конечно, что угодно».

16+ «Дорогие товарищи!» (2020): в прокате с 12 ноября.